Знойное лето 2009 года. Маленький город. Я сижу напротив 11-летнего мальчика. Я смотрю ему в глаза и вижу внутреннюю убежденность, что ему нет места в мире. Он пропитан страхом, стыдом и одиночеством, словно он живет за стеклянной стеной, через которую никто не может увидеть его по-настоящему.

Он сутулится, прячет руки под столом, старается не встречаться со мной взглядом. Ему страшно. Я вижу, как в нем живет тревога, как он боится быть собой. Он думает, что одинок в своих переживаниях, но я знаю, что ему сказать.  Теперь, глядя на этого мальчика, я хочу сказать ему правду. О том, что впереди его ждет не только боль, но и большая свобода. О том, что он не один.

И кстати, этот мальчик – я.

“Я НЕПРАВИЛЬНЫЙ”

— Привет, Слава, — тихо говорю я.

Он кивает, но взгляд прячет в пол, будто боится, что если посмотрит на меня, я увижу в его глазах слишком много.

— Я знаю, что внутри тебя живёт страх. Он словно тень, прячется в углах сознания, шепчет, что ты один, что никто не поймёт, что если правду узнают, всё разрушится. Ты боишься, что родители разочаруются, друзья отвернутся, а мир станет холодным и пустым.

Слава сжимает пальцы, ногти врезаются в ладони. Потом медленно кивает.

Я улыбаюсь, не осуждающе, не жалостливо — просто тепло, искренне.

— А теперь послушай меня. Всё это — ложь. Ты не сломанный. Не больной. Не неправильный. Ты просто ты. Быть геем — это не приговор, не грех, не тайна, которую нужно унести в могилу. Это часть тебя, такая же естественная, как цвет твоих глаз, тембр твоего голоса или любимый вкус мороженого.

Я делаю паузу, позволяя словам проникнуть внутрь.

— И никто не вправе отнять у тебя право быть собой.

А ЧТО, ЕСЛИ … ?

Он смотрит на меня с болью, которая кажется бездонной.

— Я не хочу быть таким, — его голос дрожит, срывается на шёпот. — Я пытаюсь… пытаюсь изменить себя. Я молюсь. Я заставляю себя думать иначе. Я… я даже наказываю себя, когда чувствую, что мне нравится кто-то из мальчиков.

Я киваю, чувствуя, как что-то острое и тяжелое сжимает грудь. Я знаю, каково это. Я помню.

— Слава, ты не виноват. Тебе не за что себя наказывать. Ты не сделал ничего плохого. Тебе не нужно причинять себе боль просто за то, кем ты являешься. Никто не должен страдать только за то, что он есть.

Он опускает голову. Я вижу, как его плечи подрагивают.

— А если они правы? — голос у него едва слышный, будто признание само выжигает его изнутри. — Если такие, как я, не заслуживают жить?

Я тянусь к нему, беру его за руку. Он дрожит.

— Ты заслуживаешь жить. Ты заслуживаешь счастья. Ты не один. — Я смотрю прямо ему в глаза, пока он не поднимает на меня взгляд. Там — слёзы, страх, который сжимает его изнутри. — Ты хочешь жить, потому что внутри тебя есть что-то, что знает правду. Ты имеешь право быть здесь, на этом свете. Ты важен.

Он сжимает пальцы, словно за что-то цепляясь.

— Кто они, чтобы решать, кто достоин жить, а кто нет? — тихо говорю я. — Они сломали тебя, но не смогли уничтожить. Ты здесь. Ты дышишь. Ты хочешь жить, и это значит, что ты имеешь право на это.

Он трясет головой, нервно теребит рукав, прячет лицо.

— Но если они узнают… Если я скажу, кто я на самом деле… Они убьют меня.

Я выдыхаю медленно.

— Ты не виноват в том, что боишься. Ты не виноват в том, что прячешься. Но знай: ты — не ошибка. Ты не болезнь. Не проклятие. Ты человек. И тебе не нужно доказывать, что ты достоин быть. Ты уже достоин.

Он дрожит, вцепляется в ткань на груди, будто боится рассыпаться.

— Тогда почему… — голос его срывается. — Почему никто не заступился, когда меня били? Почему они просто смотрели? Почему даже те, кто называли себя моими друзьями, просто отворачивались?

Я закрываю глаза. Этот вопрос прожжён в моей памяти так же, как и в его.

— Потому что они боялись. Потому что их учили, что это нормально. Потому что они никогда не были на твоем месте. — Я делаю паузу, позволяя этим словам зависнуть между нами. — Но их молчание — это не правда. Их страх — не твой.

Он глубоко втягивает воздух, словно пытается утопить в себе рыдание.

— А вдруг… вдруг я не выдержу всего этого? — его голос ломается.

Я смотрю на него.

— Будет сложно, — говорю честно.

Он сглатывает, сжав челюсти.

— А если я сломаюсь? Если однажды мне станет слишком больно, чтобы терпеть?

Я молчу, давая ему пространство, чтобы сказать это вслух. Чтобы встретиться лицом к лицу со своим страхом.

— Тогда ты попросишь помощи, — говорю я наконец. — Ты найдешь людей, которые будут рядом. Которые увидят тебя, а не только твой страх. Я знаю, что сейчас это кажется невозможным.

Он смотрит на меня. В глазах все еще страх, но где-то в глубине — проблеск надежды.

— Ты мне веришь? — спрашиваю я.

Он медлит. Потом едва заметно кивает.

— Тогда поверь вот во что: ты выживешь. Ты найдешь свою силу. И однажды ты скажешь эти слова другому мальчику, который будет так же напуган. Ты скажешь ему, что он не один.

“В ЦЕРКВИ ГОВОРЯТ, ЧТО ТАКИХ КАК Я НУЖНО ЛЕЧИТЬ” 

Наконец, почти неслышно, он шепчет:

— А если Бог против меня?

Я смотрю на него. В глазах — страх, не похожий на прежний. Этот глубже, тяжелее. Он несёт в себе всю тяжесть чужих слов, которые с детства учили его бояться самого себя.

Я улыбаюсь — тепло, спокойно.

— Бог создал тебя таким, какой ты есть. И он не ошибается.

Он замирает, будто не верит, что можно сказать это так просто.

— Если кто-то использует религию, чтобы сеять ненависть, значит, он не понял главного. Любовь, добро, принятие — вот что важно.

Я вижу, как внутри него борются сомнения, как старые страхи не отпускают, не дают поверить до конца.

— Не позволяй страху лишить тебя веры — в себя, в мир, в то, что ты достоин быть. И тем более не позволяй тем, кто прикрывается “верой”, внушать тебе, что кто-то достоин жизни, а кто-то — нет.

Я сжимаю его руку чуть крепче.

— Все достойны. Все равны. И ты — тоже.

“МОЯ СЕМЬЯ МЕНЯ НЕ ПРИМЕТ”

— А что, если родители меня выгонят? — спрашивает он.

Я тяжело вздыхаю. Я знаю, что не у всех всё гладко с семьей. Я не буду лгать.

— Возможно не сразу будет легко. Возможно, тебе придется столкнуться с непониманием. Но я обещаю, что, как бы ни было трудно, обязательно придет время, когда они, полные любви к сыну, продолжать тебя любить. Ты можешь мне доверять, я знаю о чем я говорю, у тебя прекрасные родители. 

“МНЕ НУЖНО БУДЕТ ВСЕГДА ПРИТВОРЯТЬСЯ?”

Он сжимает губы, в глазах — сомнение. Видно, что он не верит. Не может поверить.

Я наклоняюсь ближе, давая ему почувствовать, что я здесь, что я рядом.

— Тебе не нужно быть кем-то другим. Не нужно заставлять себя смотреть на девочек, смеяться над гомофобными шутками, притворяться, чтобы вписаться. Люди, которым ты правда нужен, полюбят тебя настоящего. И, Слава, милый, поверь, их будет больше, чем ты думаешь.

Он опускает глаза, пальцы крепко сжимают ткань на коленях.

— А если меня всегда будут ненавидеть? — его голос почти гаснет в воздухе. — Если мир никогда не изменится?

Я понимаю, почему он так думает. Потому что когда-то я сам так думал.

— В этом мире есть злые и жестокие люди, — говорю я мягко. — Но их голоса не единственные.

Он сжимает кулаки. Я знаю этот взгляд. Сам когда-то смотрел так на себя в зеркале.

— Есть и другие, — продолжаю я. — Те, кто поддержит. Кто поймёт. Кто возьмёт тебя за руку и не отпустит.

Он глубоко втягивает воздух, словно боится поверить в это.

— Я знаю, тебе кажется, что ты навсегда останешься один. Но это не так. Есть миллионы таких, как ты. Они ищут тебя так же, как ты ищешь их. И ты найдёшь своё место.

Он тяжело дышит. Но я вижу, как его руки перестают дрожать.

— Но даже если я найду их, если меня примут… — он запинается, словно боится сказать главное.

— Что тогда? Я всё равно не смогу простить себя за то, что так долго притворялся.

Что-то внутри меня сжимается.

Я встаю, обхожу стол и опускаюсь перед ним на колени, беру его холодные ладони в свои.

— Ты делал всё, чтобы выжить, Слава. Ты пытался защитить себя так, как мог. Ты не должен ненавидеть себя за это.

Он не шевелится, но я чувствую, как дыхание его сбивается.

— Ты был ребёнком. И этот ребёнок не виноват в том, что ему пришлось выживать в мире, где его не хотели видеть.

Я притягиваю его к себе, заключаю в крепкие объятия. Он замирает. Почти не дышит.

А потом… я чувствую, как его руки обхватывают меня в ответ. Как он вжимается в меня, словно боится, что я исчезну, что это всё окажется сном.

Я слышу его дыхание у себя на плече. Оно сбивчивое, но постепенно становится ровнее.

— Всё будет хорошо, милый, — шепчу я. — Обещаю.

Он кивает, прижимается крепче.

И вдруг я слышу то, чего не ожидал.

Он всхлипывает. А потом — смеётся. Тихо, коротко, будто впервые за долгое время почувствовал что-то тёплое внутри.

Я отстраняюсь, чтобы увидеть его лицо.

Он улыбается.

А внутри меня улыбается душа, потому что я знаю — он станет счастливым.

И вы станете.

P.S. Я не преувеличивал. Всё, что чувствовал маленький я — боль, страх, одиночество — было реальным. Это не просто отголоски прошлого, не просто воспоминания. Это чья-то жизнь прямо сейчас.

Этот текст — не только для меня из детства, который прятался в темноте, боялся дышать слишком громко, думал, что с ним что-то не так. Он для всех, кто сейчас чувствует то же самое. Для тех, кто боится, кто скрывается, кто считает себя ненужным.

Ты не один. Ты нужен. Ты достоин жить. Достоин быть счастливым.

И для тех, кто никогда не понимал, через что проходят геи — попробуйте прочитать это не глазами, а сердцем. Посмотрите на этот мир не только со своей колокольни. Почувствуйте. Услышьте.